И даже самая натренированная интуиция может давать сбой.
Увидев, как охладел Рэй, мальчик тут же дёрнулся, уставившись мужчине в глаза, и замер. Внутри всё отчего-то странно сжалось, и сердце стало пропускать удар за ударом. Дышать он не мог снова. Казалось, будто лёгкие наполнили каким-то другим газом, не кислородом. Чем-то холодным и чужим. Кожа покрылась мурашками. Сначала он был удивлён: зрачки синих глаз внимательно изучали Рея, пытаясь понять причину таких резких перемен, веки и брови приподнялись, чтобы лучше видеть, а рот чуть-чуть приоткрылся в изумлении. Стоило студенту вспылить и сделать пару шагов назад, как ситуация усугубилась - на подростка накатил ужас. Словно гигантской ледяной волной, словно снежной лавиной с вершины гор, его обдало чем-то большим, холодным и сокрушительным. Внутри появилась какая-то странная боль: не колющая, не режущая, а именно оглушающая и сдавливающая, как огромный пласт снега, обрушившийся на голову. Этот снег душил, этот снег лишал свободы, и этот снег своим холодом колол со всех сторон. Тут мальчик поморщился и вздрогнул, не желая осознавать то, что лежало на поверхности, точнее – то, что вызвало эту лавину. Не хотелось это признавать, не хотелось этого видеть. Он медленно выдохнул через нос, закусил губу и продолжил молча наблюдать. Голова начинала пульсировать в виски, а сердце упрямо отстукивало неправильный ритм так, чтобы импульс от каждого удара так или иначе отталкивался от стенок в виде кожи и соединялся со следующим, образуя невероятную какофонию и целый оркестр из ужасающих слух сокращений.
Пауза затянулась, и Андрей уже было хотел что-то предпринять, чтобы вывести и себя, и Рэя из этой трясины, как вдруг… Как вдруг мужчина отошёл от мальчика подальше. Секунда, две или три и… школьник упал. Упал на пол на согнутых коленях и опустил голову, упираясь в грязное пыльное покрытие ладонями (перчатки он предварительно снял и положил на стол), и замер теперь уже так. Ещё секунда, и голову он поднял. Он немо и слепо смотрел на дощатый потолок, на светящиеся в нём дырки, он вдавливал костяшки пальцев в пол до боли, он закрыл глаза и не дышал. Он плакал. Глаза его нещадно щипало и жгло что-то неведомое, заставляя щуриться, и как только мальчик это сделал, капля солёной воды вырвалась из-под его века и мягким теплом покатилась по лицу, оставляя после себя жгучий холодом след. Он сглотнул и спазмом выдохнул. Потекла ещё одна. А затем ещё и ещё, и доселе тихий выдох превратился в громкий рёв. Он всхлипывал, рвал на себе волосы, мотал головой в разные стороны и громко кричал, срываясь на стоны и вопли. Он елозил на полу и периодически бил доски кулаками. Он щурился и морщился.
Так длилось с полминуты, а потом он стих. Вернее, шквал эмоций перешёл в другое русло. Теперь он начал говорить. Много, рыдая и вскрикивая, продолжая делать себе больно и продолжая неровно спазматически выдыхать, то громко, то тихо, переходя от шёпота к ору, иногда удушающе укладывая руки себе на шею. Он начал говорить.
- Наверное, мне проще умереть. – шепот. – Ну, почему?! Всегда, всегда я что-то делаю не так!!! – крик. – Я ведь… К чему оправдываться… - снова шёпот. – До чего же глупо! – стон. – Когда я, наконец, образумлюсь? – тихое бормотание. – Да сколько можно?! – крик. - Неужели трудно всего лишь быть собой и не устраивать бездарный цирк?! Вот кто, кто меня просил начать играть?! Какого лешего я опять стал строить из себя невесть что?! Ну почему, почему я не могу, как все, смеяться и радоваться, почему мне обязательно нужно всё испортить?! -  вопли. – А Максим… За что ему всё это? За какие грехи Бог послал ему меня?.. Такого лживого, притворного и глупого… Капризного и не умеющего держать себя в руках… Обижающегося на каждую мелочь… За что? Чем он так провинился, что ему досталась именно такая сволочь?! – стоны сквозь всхлипывания. – Что мне делать?.. Смогу ли я вообще теперь смотреть ему в глаза? – шёпот. – А он ведь был со мной так мил. Он улыбался мне, лелеял, а я… Я всё испортил! Нет греха страшнее предательства, точно так же, как и нет наказания хуже мук совести!.. Я этого не вытерплю. Я не смогу!.. За что ему такое счастье? Зачем ему извечно портящий всю его жизнь ребёнок?!.. – вопли.
И даже самый «лживый» тип в моменты настоящих истерик говорит одну лишь правду.

И снова он замер. Замер с выпученными и округлёнными глазами, полуоткрытым ртом, белым лицом, холодом, мягко покрывающим тело, и вакуумом в лёгких. Прикосновение горячих пальцев буквально обожгло его плечи, грозный взгляд заставил застыть, а ледяные нотки в голосе как будто отняли у мальчика способность дышать. Доставляющее раньше такую боль сердце теперь утихло, изредка посылая по телу слабые нерешительные импульсы, чтобы поддержать жизнь. Утихло всё. Было страшно, и он бы даже начал дрожать и нафантазировал бы себе невесть что, если бы две сильные кисти так жестко не сдавливали ему плечи, причинённой болью заставляя чувствовать себя на месте и только испуганно ожидать продолжения. Он чувствовал себя сейчас какой-то девушкой, волей случая забредшей в замок к вампиру и ожидающей, что тот в любую секунду может вонзить ей в шею свои ядовитые смертоносные клыки.
- А ну успокойся! – он вздрогнул, и теперь уже его сердце остановилось вовсе. Внутри всё сжалось в какой-то тугой комок, как будто бы душу стянули прочными моряцкими верёвками и завязали в тугой узел. - Я рад, что у тебя очень бурная фантазия, но постарайся сдерживать её негативное русло. – сказал Рэй, по коже юноши пробежал рой мурашек, блок на лёгких спал, и мальчик хрипло, судорожно и прерывисто начал дышать, словно раненая в бок собака после долгого бега. Однако как только мужчина ослабил хватку, дыхание Фея стало восстанавливаться, а сам он немного сник, опустился и немного наклонил голову, продолжая внимательно смотреть своему возлюбленному в глаза. Сейчас им руководило смятение, ведь слова Рэймунда говорили одно, мимика твердила о другом, а сам мальчишка чувствовал нечто третье.
Он слушал его внимательно и с трепетом, словно маленький ребёнок слушает сказку из уст бабушки, словно молодой аспирант с обожанием внимает лекции по любимому предмету. Что странно, с каждым словом Максима страх покидал его, и возвращалась гармония. Речь мужчины касалась сейчас какой-то особо медленной, плавной и спокойной, словно река, с легким шумом проходящая мимо лесной опушки или мягкий шелест деревьев от лёгкого весеннего ветерка. Сердце подростка понемногу ускоряло темп, при этом уменьшая амплитуду ударов, так, чтобы теперь энергетические всплески не доставляли боли, а плавно распространялись по телу волной. Становилось теплее – мягкое холодное одеяло стало понемногу сползать, позволяя коже греться от протопленного воздуха в комнате и от широких ладоней студента. Ещё немного,  и мальчик стал улыбаться его словам, ещё чуть-чуть и осторожно его обнял, прошептав тихое «Прости».
***
Через десять минут они уже сидели вместе на диване. Фей, забравшись туда с ногами и подогнув их, прилёг Максу на плечи, обнимая его одной рукой за локоть, а второй продолжая поедать свой бутерброд. Он блаженно тёрся щекой об его рукав, чуть ли не мурлыча и при этом изрядно краснея. Губы его расползлись в довольной кошачьей улыбке, глаза были закрыты. Было спокойно и тепло.

Попытку обнять себя Фей, что странно, принял без пререканий, несмотря на всю свою нелюбовь к прикосновениям и даже, в свою очередь, придвинулся к мужчине сам, помогая себе при этом рукой, которую неловко уложил возлюбленному на бедро, а после тут же убрал, невольно покраснев. Теперь их плечи касались друг друга, и из-за своих тёплых и толстых курток эти двое казались похожими на два воздушных шарика, ну на один, алый и круглолицый, точно. Они сидели так ещё довольно долго, причём младший из них неизвестным образом умудрился как-то уложить голову Максиму на плечо, странно выгибая шею, которая впоследствии от этого заболела.
Собственное тепло тела мальчика, усиленное специальным покрытием современной курточки, смешивалось с жаром мужчины рядом, дополнялось прогревшимся от печи воздухом и становилось для юноши невыносимым душащим зноем. Голова затуманивалась от него всё сильнее, веки закрывались сами собою, клонило в сон. Было всё хуже, и дай ещё немного времени – Андрей бы вовсе задохнулся, но, к счастью, вовремя опомнился, встрепенувшись, и поспешно снял с себя тяжеленный предмет одежды, откидывая вещь куда-то на пол и энергично обмахиваясь ладонью. Откидываясь на спинку дивана, он неловко посмотрел на Максима, словно извиняясь за прерванную идиллию, и затем драматично и виновато опустил глаза к полу, нисколько не играя и продолжая создавать в воздухе потоки направленного на его алое лицо ветра. Да, немного раскаяния было сейчас в его мыслях, но куда больше занимали юношу отголоски минувшего страха за свою сохранность и удивления тому, как удачно всё уладилось. Голова немного гудела, пульсируя в виски, но свежий воздух, относительно свежий, понемногу прогонял это, особенно так яростно вдыхаемый. Ещё немного, и до мальчика дошло: он быстро встал и забрал с подоконника недопитый сок, всё там же, стоя у окна, мигом его опустошая, после вздыхая и убирая мусор обратно к себе в рюкзак, заново опускаясь на диван и с облегчением улыбаясь, оттого, что жар, наконец, спал, хотя кофта и футболка всё ещё неприятно липли к телу от пота, а испарина на лбу заставляла чёлку мешать обзору.

Стерилизованный фальшивый нектар с ароматом яблока живительной влагой окропил разгорячённое горло, снимая излишний жар и пелену с тусклых от перепадов температуры глаз. Словно дуновением летнего свежего ветерка он вернул мальчику силы, заставил того улыбаться и даже ощущать его мягкие объятия на своей бледной коже, его нежные прикосновения, его прохладные и в то же время невесомые ласки. Так юноша и сидел на диване, стоило ему туда опуститься вновь, невидящим взглядом устремляясь куда-то на книжную полку, улыбаясь и позволяя своему богатому воображению рисовать невероятные волшебные картины.
Он видел ярко-зелёный луг, даже изумрудный от подавляющей насыщенные краски лазури летнего неба; он видел робкое солнце, скромно отливавшее на небе песочным светом и прячущееся за мягкие пуховые облака; он видел леса и кустарники вдалеке, малахитовым кружевом возвышавшиеся где-то на горизонте; он видел тысячи полевых цветов, которые, подобно звёздам, украшали мягкий ковёр под ногами; он видел себя, умиротворённо сидящего на траве и в немом восторге наблюдающего за… Ним. За молодым мужчиной в невесомо лёгкой ситцевой рубахе, с голубым пояском в форме косички, с распущенными чёрными волосами, плавно ниспадающими на широкие плечи, с витой серебристой диадемой на лбу, инкрустированной каплевидным топазом, с напоминавшими еловый бор миндалевидными глазами и аккуратными эльфийскими ушами, выглядывающими из-за локонов…
Находясь в этом странном состоянии (точнее – странном для других, оно было ему привычно), появлявшемся лишь в моменты полной душевной гармонии, он почти не замечал перемещений Рэя, он только отдалённо слышал какие-то шаги, хлопанье, шебаршение, стук, шелест; чувствовал завихрения воздуха, вызванные быстрыми движениями. Даже слова Максима, явно направленные к нему самому, звучали для него каким-то фоном, как будто бы он слышал их глубоко в подсознании, а не рядом с собой. Он был сейчас не здесь, а там…
- А?.. – с большой задержкой после слов своего возлюбленного и с каким-то отрешённым замедлением он неловко перевёл взгляд на лицо мужчины и с лёгким румянцем на щеках его оглядел. Повисла небольшая пауза, после чего он по-привычке прикусил губу, только на это раз слабо, как-то игрушечно, ласково по отношению к самому себе, совершенно небольно, а вместе со странным отрешённым состоянием и вовсе неощутимо. Его и без того холодные глаза сейчас мерцали ещё холоднее, но мерцали блёкло, как рассевается свет от фонарей в облаках тумана в дождливый серый день. Его улыбка была настолько слабой и прозрачной, но вместе с тем лёгкой, как какая-то вуаль, накрывающая губы. Его брови были легко опущены. – Ты… Сказал что-то? – спросил юноша с неподдельным смятением на лице, с детской робостью и трепетным ожиданием, с благоговением и замороженным иллюзией вопросом. Затем он нерешительно приложил к губам палец, всё так же выжидая и доверчиво смотря на Рэя, а после ещё одной паузы аккуратно протянул руку к книге, осторожно укладывая пальцы на твёрдый шершавый переплёт, но не хватая фолиант, а только касаясь его, не опуская головы и глаз от предмета своей томной любви.
Словно картинка с маленьким доверчивым и бесконечно-хорошеньким в своей естественной простоте мальчиком.

Длинноволосый эльф, чьи локоны были тёмного угольного цвета, а глаза зелены, как еловая ветвь, наклонился ниже, привлекая незадачливого мага к своим широким плечам и загораживая тому вид на лазурное яркое небо и солнце, радостно озаряющее этот небольшой луг. Грубая ткань его светлой рубахи неприятно тёрла щёку, но неумолимо приятный запах с цветочной примесью одурманивал настолько, что юноша этого попросту не замечал. С каждой секундой эти тонкие губы, что обычно были гордо поджаты или сомкнуты, что так редко улыбались, становились всё ближе. Так и хотелось дотронуться до них, но руки тряслись. Всё ближе и ближе, всё больше и больше манили они его, всё больше горячели и наполнялись алым его собственные уста, всё жарче становилось у него на сердце, всё больше им овладевало странное желание позволить себе лишнего. Однако избранник юного волшебника в этом отношении был несколько смелее, так что вскоре его пылающие губы соприкоснулись с губами его возлюбленного, заставляя фарфоровую кожу волшебника поалеть. Прикосновение оказалось мягким, упругим, тёплым и нежным, но трепетным настолько, что парнишка закрыл от смущения глаза и лишь немного подался вперёд, повинуясь желанию Рэя. Что-то горячее и склизкое протиснулось между губ маленького эльфа, заставляя открыть рот чуть шире и зажмуриться от этих непривычных ощущений. Руки, держащие его, привлекли молодое тело к себе ближе, жар усилимся многократно, а разум поглотила какая-то одурманивающая сладость, рассудок отступал, оставляя место лишь только наитию. Ослабевшими руками маг обвил шею взрослого эльфа и неумело попытался ответить тому. Неопытно раскрывая рот шире, неопытно пытаясь втягивать в себя слюну возлюбленного, он утонул в этих безуспешных попытках получить ещё больше нежных прикосновений и больше сладкой запретной неги. Бескрылому повезло, что его избранник занял доминирующую позицию и позволил мальчику лишь только наслаждаться происходящим, невольно прижимаясь к его груди всё крепче.
Лишь стоило настоящему Максиму прервать первый в жизни мальчика поцелуй, как тот буквально замер на месте. На осознание произошедшего понадобилось секунд двадцать, а после юноша вспыхнул алым и несильно задрожал от стыда. Не мираж… Не иллюзия… Правда… Хотелось провалиться под землю, убежать, спрятаться, заплакать от стыда, сгореть от такого грязного поступка, но… Но нежный и тёплый взгляд, мягкие прикосновения к волосам, искренняя улыбка Рэймунда – всё это не позволяло.
- Люблю… - тихий шёпот разрезал образовавшуюся тишину и заставил сердце юноши облиться чем-то тёплым. Губы наполнились жаром снова. Он поалел ещё гуще, внутри всё затрепетало, и речь снова отказывалась его слушаться, в голове стали одна за другой появляться навязчивые мысли, которые, сцепляясь, превращались в желания и побуждения, однако он-таки смог произнести одно заветное слово.
- Люблю… - на выдохе шепнул он, словно бы ветер осторожно дунул на осеннюю листву, и та разлетелась по парку. Теперь побороть переполняющее его желание становилось всё труднее: глаза Рэя оказались слишком властными над разумом и предрассудками мальчика, он так и не смог взять себя в руки и воспротивиться желанию почувствовать эту безумную, лишающую мыслей сладость снова. Юноша смело подался вперёд и снова прикоснулся губами к устам мужчины.

Следующие мгновения Фей помнил отрывками, вспышками и какими-то отдельными ощущениями. Вот что-то тёплое и мокрое касается его щеки, вот шеи, вот щеки снова… Мальчик плохо понимал, что происходит, плохо понимал, где он и что он вообще. Он чувствовал себя в безопасности, ему было до опьянения хорошо и сладко – этого хватало. С каждым мигом от поцелуя башню сносило всё сильнее, всё меньше мыслей оставалось в голове, всё инстинктивнее и неосознаннее становились движения. Он не понимал, что делает, но это, отчего-то, его нисколько не смущало. Состояние было непривычным, но, тем не менее, приятным и даже вполне себе естественным. Так вести себя казалось ему комфортным и не стесняющим, ведь разум обычно мешал ему.
- Торо… пишься? – на осознание сказанного Рэем потребовалось несколько секунд, несколько попыток заставить себя вспомнить произошедшее. Как только это произошло, юноша сначала вспыхнул ярко алым, словно вспыхивает литий при горении, а после побелел, как белеет карандашный рисунок от стирания ластиком, затем снова покраснел, только на этот раз местами, точнее – особенно ярко на щеках и под глазами, на ушах. Пару секунд он молчал, лишь только зажимая рот ладонью и испуганно выпучив глаза. Он трясся, блики на глазах бегали из стороны в сторону, губы под ладонями были поджаты, сам он еле дышал. Постепенно испуг сходил на нет, мальчик успокаивался. Сначала стыд за совершённое, ощущение предательства собственной чести, ощущение падения в моральном плане, страх на возможность совершить оплошность ещё большую, чем поцелуй, смущение и шок от осознания случившегося и собиравшегося случиться. Потом – медленное расставление всего на место с помощью логики, фактов, устоявшихся систем. Конкретнее – осознание того, что поцелуи и объятия, нежность и признания – всё это свойственно влюблённым парочкам, а после произошедшего чуть ранее… могли же они с Рэем так называться? Могли. Они и так такими были – влюблёнными… парочкой…
- Извращенец-содомит. В суд подам. – логика и здравый смысл победили-таки истерику и испуг, факты всё уравновесили. Это звучало шуткой, игрой, иронией, но иронией ласковой. Произнесено это было быстро, бегло и с наигранным приподниманием бровей, усмешкой. Но эта усмешка не была похожа на обычные, она была доброй, настоящей. Глаза мальчика ярко и лучезарно блестели, искрились, синева глаз посветлела от этого. Щёки слегка румянились. Он искренне всем своим видом давал Рэю понять, что всё в порядке.
***
- Может, погуляем ещё? – спросил юноша, дожёвывая свои бутерброды и болтая ногами, сидя на стуле и мечтательно глядя в окно, - Кажется, солнце выглянуло. Меня не очень интересует погода, но снег должен красиво сиять… Ты можешь сделать красивые фото… Наверное. – он явно был спокоен и чему-то рад.

Всё-таки он оказался прав. Честно говоря, Андрей всегда чувствовал эмоциональное состояние людей, собеседников, ему не составляло труда разрядить или, наоборот, ужесточить ситуацию. Он видел нужный момент, на подсознательном уровне знал нужные реплики… Мальчик до ужаса любил всё это: играть с чувствами, эмоциями других. Заставлять их страдать, радоваться, угнетать их или устрашать, веселить или обнадёживать. Более того, зачастую он видел и свою выгоду в подобных манипуляциях, конкретнее – дирижировал эмоциями для своей пользы. Сейчас было не совсем так. Ему не нравилась напряжённая атмосфера после поцелуя, ему не нравилось неуместное раскаяние Рэя, ему не нравилась душащая тишина и скука, ему не нравилось неловкое затишье, вот он и старался всё это сглаживать или устранять.
Одеваться долго не пришлось: натянуть пуховик и застегнуть его особого ума не требовалось, а больше не во что облачаться и не нужно было. Однако Рэя Фей послушал, в конце концов, сам факт того, что на улицу без куртки не выскочишь, был ясен и без напоминания. Спрятав руки в карманы, он прислонился к стене близ двери и стал внимательно наблюдать за своим… возлюбленным. Нет, просто так пялиться на людей не было в его интересах, он вообще считал, что это не только неприлично, но ещё и глупо, ведь таким поведением можно вызвать раздражение человека, а значит – потерять его расположение. В такие моменты у него всегда была какая-то цель. Например, сейчас он немного переживал за эмоциональный тонус Максима, опасаясь, что предложил не лучшее из возможных продолжений поездки, ведь, вполне возможно, студенту не очень-то и хотелось покидать тёплое место и выходить на мороз. Впрочем, явного неудовольствия в движениях и мимике Рэймунда не читалось, так что Фей умиротворённо тихо выдохнул и отвёл глаза к окну.
Ледяной поток вернул было замечтавшегося мальчика с небес на землю снова. В отличие от привычного дня него лёгкого ветерка, он был груб. Андрей тогда подумал даже, что воздух злился, бушевал, рвал и метал из-за того, что мальчик так скоро и так беспардонно скрылся за стенами старой сторожки. К счастью, поток такой несуразицы в его голове был тут же прерван Рэем. От слов предмета своей страсти Фей немного воодушевился и незаметно для него немного ухмыльнулся, пряча губы за воротом куртки и придумывая ответ повычурней. Скорее всего, это объяснялось тем, что Фей-таки угадал верный выход из тупика, вызвав в Рэе хоть каплю энтузиазма (так мальчику показалось), отчего сам юноша очень обрадовался.
- С тобой хоть в лес, хоть в сумрак, хоть на плаху,
  С тобой пойду я даже в тартара низы,
  Тебе отдам последнюю рубаху,
  Любви к тебе покуда я храню в себе азы… - после недолгого молчания и неловкого переплетения пальцев с Максимом, он поднял на того блестящие глаза, слегка улыбнулся и прочёл это громко и с выражением, достойным настоящего актёра. Его щёки немного отливали розовым, но голос не дрогнул ни разу, его лёгкое смущение могло выдать разве что учащённое сердцебиение, но школьник справедливо полагал, что толстый пуховик его заглушит.

Я знаю, ты читал Шекспира... Так вот, мысли Фея следует читать с той же интонацией и расстановкой. Они написаны примерно с тем же ритмом, вот только строение стиха я соблюдать не стал.

- Слова, слова, слова… - он произнёс это шепотом, наполненным яростью и злобой, выталкиваемым наружу сквозь зубы и сопровождаемым разгневанным шипением. Руки его были крещены между собой, голова гордо задрана вверх и влево, а глаза буквально метали искры во все стороны. Он был вне себя. Его мысли бушевали, буйствовали, сердце и душа наполнялись горечью и обидой. Гнев проникал в каждое его движение, в каждый мускул тела, он скалился, стискивал зубы, несколько выпучивал глаза и морщил нос. Дыхание его участилось вслед за биением сердца, однако сам он бледнел. Странное свойство мальчика: в моменты крайней ярости он не краснел, как многие другие и как велит биологическое строение, нет, он белел, словно замораживая сам себя.
Сейчас юноше было решительно плевать и на красоту природы рядом и на дорогу, которая теперь была совсем иной в плане сложности, его не занимало ничего из реального мира, из того, что его окружало сейчас. Он был слишком занят своими мыслями, своей внутренней истерикой, чтобы думать о том, что или кто находится рядом. Даже речи Максима, которые, казалось бы, нужно было слушать, чтобы не усугублять ситуацию вконец, его не волновали. Мальчик вообще не слушал своего спутника, игнорируя его из-за обиды. Даже к женщинам сейчас он относился лучше, чем к своему провожатому. Гнев ослепил его. Пару раз мальчик из-за этого даже запинался, спотыкался, ударялся обо что-то, но самому Бескрылому до этого не было никакого дела.
Киваешь головой, улыбку тянешь и молчишь?! Да как ты смеешь, мерзкое созданье?! Не ценишь ты моей заботы, не видишь и стараний пылких… Чем занят ты, что мучает тебя? Неужто ты не замечаешь, как же сильно пекусь я о гармонии, спокойствии, единстве…  Неужто ты не видишь, как пытаюсь я натяжение, неловкость, стыд унять?! Тебе стихи я посвящаю, в самом деле?.. Да много ли найдёшь таких же ты?! Кто о любви своей поведает ямбом перекрёстным?! Кто улыбнётся, кто монолог прочтёт?! Ты холоден, я думал, я холоднЕй, ледышка ты и твёрдый как скала…  Душа твоя замёрзла, как здесь воздух… И безразлична вся тебе моя любовь… Но как же можно! Ведь ты признался, ведь клялся мне недавно! Тот поцелуй… Он сладок, нежен был… И где теперь твоя любовь и нега? Не говори мне только, что твой пыл остыл.
Ему хотелось кричать на Рэя, ему хотелось высказать это всё ему в лицо с тем же выражением, с каким он произносил это у себя в мыслях. Громко, бойко, страстно, с жаром, патетично. Хотелось бросить все эти обвинения прямо в него, замахнуться и бросить. Хотелось даже ударить, дать оплеуху, пощёчину или что хуже, но… но наученный горьким опытом он сдерживал себя, но не давал себе права на истерику. Он понимал, что, стоит только вылить на Рэя все эти эмоции, он останется беспомощен, он разругается с ним. Несмотря на всю злость, что его переполняла, сам себе он не был врагом.
Тем временем, мужчина зашагал быстрее, и мальчик, сколько бы он не был разгневан, старался идти с ним наравне, не отставать. Хотя ему и было до фени, куда они шли, хотя он и был слишком занят, падать в глазах Максима он не собирался, особенно сейчас, когда подросток был для этого слишком горд. Как только Рэй заговорил о плане их действий, явно сменив тон, Фей так или иначе почувствовал неладное и стал его слушать, пусть и вполуха. Речь студента раззадорила его ещё сильнее. Прописные истины. Снова.
- Я не настолько глуп, чтобы не знать, как ведут себя собаки и как вести себя с ними. Благодарю за напоминание, конечно. – язва, ирония, сарказм, холодность. Андрея самого поражала его способность злиться и буйствовать, но при этом оставаться холодным и острым на язык. Что странно, собаки его нисколько не пугали сейчас, его не напугали бы и медведи, и волки, и даже Франческа поблекла бы перед его минутной ненавистью. Настроения думать и решать, как быть, настроения нестись сломя голову, настроения паниковать и искать поддержки в Рэе у него не было, ибо настроения не было ни на что… Кроме яростных монологов.

Пусть скажут, что я Мери Сья, но помирать не хотелось. Если находишь, что это слишком неправдоподобно - смело описывай сцену кровавой расправы. У меня и на этот случай идея есть.

Утробный рык, похожий на бульканье кипящей воды, сводил с ума, заставляя вернуться-таки на землю. Шуршание, громко раздававшееся в абсолютной тишине, хруст сухого снега под мохнатыми лапами, дыхание зверей, до дрожи в слабом теле порождающее желание убежать. Свирепые глаза собак, их медленная и грозная поступь, ужасающие картины выступающих от худощавости рёбер, грязная, спутанная, оборванная местами шерсть и кровавые подтёки от свежих ран. Всё это несколько угнетало и без того лишённого самообладания юношу. Гнев сменился страхом почти моментально, лишь стоило ему увидеть приближающихся животных. Его гордый вид, его метающие искры глаза и его скрещенные руки на груди тут же сменились трусливой позой: Андрей выпрямил спину, напряг мускулы, схватил свой кулак своей же ладонью, согнул локти и поднёс кисти ко рту, закрывая его. Веки приподнялись, зрачки расширились, внутри всё снова сжалось. Из отчаяния он стал внимательно переводить взгляд от одного пса к другому, вздрагивая и то и дело судорожно глотая ртом воздух. Он был напуган. Но это ненадолго. Чуть после, когда мальчик достаточно насмотрелся на всех шестерых особей, он, странное дело, стал успокаиваться, успокаивать самого себя. Так или иначе, но в критических ситуациях для паники не было места – он это знал слишком хорошо. Эмоции – его поле для творчества, так что юноша знал, когда ими пользоваться можно, а когда… не стоит. Трудные и ответственные моменты были одними из вторых. В конце концов, он просто смирился. Шансов на спасение почти не было, а смерть… смерть в его случае не была такой страшной, если она может быть страшной вообще. Грехов, как таковых, он совершить не успел, так что, по всей видимости, адского пламени не предвидится. Если он погибнет, мироздание не пошатнётся, у него нет детей или жены, которые бы от него напрямую зависели. Да, родители станут горевать по нему, но ведь на человечество в целом это не повлияет. Он так думал уже давно, мальчик давно смирился с такими мыслями, давно стал видеть мир серым, давно понял всю суть проблем перенаселения и относительности.
Жизнь – это джунгли,
Сколько не квакай.
Сдохнет один, ну, и кто будет плакать?
Эта жизнь кровью пишет сюжет,
И добрым людям места в ней нет.
Он усмехнулся. Спокойно, слабо, приподнимая брови и как-то скептически окидывая собак блёклым взглядом. Руки он скрестил снова, наклонил немного голову. – Мне кажется, ты ещё успеешь взобраться на утёс. Ты выше, да и руки у тебя не настолько слабые. Не хочу, чтобы ты думал, что умираешь из-за меня. – шутка это была или нет, сам мальчик не знал. С одной стороны, у Максима действительно были все шансы спастись, и школьник меньше всего хотел, чтобы Рэй считал, что их нет. В конце концов, что бы между ними не происходило, обязанным быть Фей не хотел.
Мальчик уже стал представлять, как сложится жизнь дома после его смерти, как отец разведётся с матерью, как они будут делить квартиру, оформленную на супруга. Ему уже виделась противная рожа любовницы папы, её пережжённые перекисью волосы, как вдруг он замер и застыл. Перебирая в голове всех своих родственников, он наткнулся также на покойную теперь бабушку, и в его подсознании всплыла маленькая, тонкая и маловероятная мысль. Поначалу парень просто отгонял её куда подальше, ссылаясь на её глупость, но потом… Зацепился за неё и с остановился на ней подробнее, шокировано сглатывая и закрывая глаза, чтобы думать было легче.
Спустя пару секунд, он распахнул веки снова. Всё сошлось или, точнее… всё могло бы сойтись. Конечно, шанс на то, что всё это правда, был жутко маленьким, даже можно сказать, ничтожным, однако… что-то подсказывало, что он есть, что можно попробовать. Терять нечего, а помирать нужно с музыкой, да?.. Фей тихо и глубоко вздохнул, прикрывая веки, и молитвенно складывая ладони вместе на мгновение, затем открыл глаза и изменился кардинально. Нежность, доброта, умиление, какое-то тепло и любовь – вот что читалось в неярком блеске его глаз, в его нелепой мягкой улыбке, нахмуривании бровей, ссутуливании спины, а после и вовсе опускании на колени, в его протянутой вперёд ладони, в его ласковом зовущем голосе, который дрожал от переизбытка чувств.
– Дик! – юноша сидел напротив самой первой собаки, с рыжевато-бурой шкурой, опалённым ещё с детства ухом и маленьким белесым пятнышком на плече. Пёс никак не отреагировал на слова мальчика, а только, напротив, зарычал ещё сильнее, - Дик! Дик, неужели ты меня не помнишь? – собака прекратила рычать и тупо уставилась на юношу, опустив хвост, мальчик похлопал себя по коленям и улыбнулся чуть шире, - Дик, иди сюда! Я так скучал по тебе! Я думал, ты уже умер… - дворняга ринулась к мальчику со всех лап, образуя вокруг себя облака потревоженного снега. Пёс настиг Андрея в два прыжка, и тот внутренне болезненно сжался, лишь стоило зверю приблизиться. Внешне он контролировал себя безупречно. Юноша стремительно заключил зверя в объятия, быстро обхватывая его руками за шею, склоняясь, наваливаясь на него и поглаживая его мохнатую голову, придавая интонации ещё более мягкий тон, неслучайно удерживая второй кистью скулы животного. – Дииик… - он потёрся щекой об его нос. – Хороооший пёс… - он стал почёсывать зверя за здоровым ухом. Остальная стая замерла, не до конца понимая, что происходит с их вожаком, вроде и зажатым в тиски неприятелем, а вроде и яростно елозившем хвостом по снегу.
На самом деле, Андрей не очень любил эту собаку. Ещё только 4 месяца назад пёс жил в доме его бабушки, из-за чего и возникали постоянные споры её и зятя-аллергика, даже в свои шесть-семь лет он это ощущал. Младенцем он вообще побаивался этого мохнатого увальня, так странно пахнущего и прыгающего на него. Чуть после, будучи постарше, он всегда неприятно морщился, когда Дик старался вылизать ему лицо или руки. Нет, он не ненавидел, не проявлял к зверю настоящей агрессии, но и не обижал животное, всегда благодарно поглаживая его за внимание. Собака была ему безразлична, но не до холодности, а так... Он видел в ней лишь временного товарища для игр и интересную игрушку временами. Фей также помнил, что однажды случайно задел Дика за травмированное ухо, и пёс тихо заскулил, а сам мальчик испугался. В принципе, именно от этого он и оттолкнулся чуть ранее, в мыслях, а потом вспомнил, что после смерти бабушки «негодную» собаку отец брать в дом запретил и сам избавился от питомца, просто отпустив его на волю.... Вот только парень не знал, куда…

Мои слова выше в силе.

Что нужно, чтобы сыграть роль идеально? Сыграть так, чтобы поверил даже самый скептический критик, так, чтобы даже зверь не почувствовал обмана, так, чтобы в твоём образе всё было безупречно, так, чтобы твоей игры никто бы и не заметил? Нужно вжиться в роль. Почувствовать себя на месте героя, возбудить в себе нужные чувства, начать думать, как он, начать так же видеть и слышать. Правда… тогда ты уже перестанешь играть… Ты станешь жить. Жить по-новому, жить на время, жить, как кто-то другой.
Да, он не любил собаку – истина, но истина и то, что было у него тёплое, страстное, временами любящее сердце и безграничная фантазия. Огромным усилием воли, разума, из острой необходимости и нужды он заставил себя вспомнить всё хорошее, что было связано с этим псом: как он гладил животное, утешаясь, как он чувствовал себя защищённым от одиночества, пока пёс был рядом, как Дик радовался его появлению, как вилял хвостом и преданно смотрел в глаза. Многое в своих воспоминаниях он намеренно приукрашивал, намеренно усилял, утрировал, переиначивал, многое выворачивал наизнанку, от многого избавлялся, но… Результат был. С каждой секундой Фей и сам начинал верить, что любит эту собаку… Самовнушение и иллюзии питали его всё больше.
- Диииик, хороший мой… - юноша гладил собаку по холке, уже отпустив её морду, ласково, нежно. Андрей сидел на коленях, а пёс умиротворённо лежал у его ног. Первая акт удался. Пора было играть второй… Такой же опрометчивый, такой же необдуманный и глупый, но… единственный придуманный.
- Ты не представляешь, как я рад вашему... воссоединению. Однако... не думаю, что его "братья по крови", разделяют нашу радость. – всё было хорошо, пока юноша едва ощутимо не вздрогнул от гнева, но тут же взял себя в руки, всё так же приторно хваля собаку, так же лаская её, улыбаясь, излучая всевозможное добро и успокоение. Именно сейчас его снова разозлили. Нет, тот факт, что в его актёрский этюд поверили, несказанно радовал, да вот только непонимание, сарказм, сами эти слова, приближение сказавшего их – всё это разрушало гармонию иллюзий, портило хрупкий мираж, разбивало тонкие стенки лживого барьера из эмоций. Держать себя в руках было всё труднее. Так и хотелось сорваться и закричать… Но собственная шкура была дороже.
- Пойдём от него, Дик… не понимает он нас. – словно сюсюкаясь с младенцем, подросток стал трепать животное за уши, щёки, морду, широко улыбаясь и растягивая слова. Немного почесав дворнягу за ухом, мальчик встал и попробовал было стряхнуть снег с джинс – не вышло, только рука замёрзла и намокла. На какое-то мгновение он, как и минуту назад, закрыл глаза, сглотнул, напрягся всем телом, а после вернулся к выбранной роли. Становилось всё труднее. Снова чуть присев и очередной раз почесав Дика за ухом, юноша развернулся лицом к пещере, куда они шли изначально, обнаружил там собаку, черную с белым, чуть поменьше Дика и решил всё же продолжить свой этюд…
Никто не знал, что эту облезлую самку когда-то звали Гера. Гладкошёрстная, пятнистая, грустноглазая, она жила когда-то в доме сравнительно богатой особы, которая даже далеко не изредка участвовала с ней в выставках, зарабатывая немалые деньги за возможность скрестить бедную с кем не попадя. Так было долго: собака и правда была красивой и способной… Ну, а потом Гера упала, неудачно спрыгнула прямо со стола ветеринара, приземлившись аккурат в лужу на кафельном полу. Перелом. Длительное восстановление. Врачебный приговор: для выставок непригодна. Тут её и бросили, точнее – швырнули, точнее – пнули из машины прочь где-то здесь, на пустыре…
- Даю последний шанс, - без явной иронии тихо соблаговолил Бескрылый и медленным уверенным шагом стал двигаться по направлению к пещере, улыбаясь счастливо, но скромно, самодовольно приподнимая подбородок и держа зверя как можно ближе к себе. (Он регулировал расстояние тем, что принимался ласкать зверя, когда тот начинал сомневаться в преданности самого мальчика.)
Гера оскалилась.

Андрей никогда не был физически развитым. Ещё в три года он очутился в больнице с сильнейшим заболеванием лёгких, в пять лежал с ротовирусной инфекцией, в семь восстанавливал сломанную лодыжку, а в девять узнал про анемию… Сколько он себя помнил, физические упражнения, спорт, подвижные игры и любые виды телесной активности были для него чем-то чужим, далёким, недостижимым, но при этом совсем не манящим. «Любой спорт – в первую очередь насилие над самим собой и над своим временем. Куда как лучше мериться способностью анализировать или размышлять, чем тем, кто больше времени убил на непрактичные попытки научиться дальше прыгать или бросать тело соперника в трико. Разумнее научиться естественным наукам, чем освоить технику насилия над своим телом». Вопреки напрашивающемуся заблуждению, он не завидовал спортсменам, поливал их отборной благородной грязью вовсе не из-за ущемлённого достоинства. Его физическое состояние, пусть и было далеко от нормы, его самого устраивало в полной мере и даже собственная недееспособность в экстренных ситуациях, где нужно было проявить себя хорошим атлетом, его совсем не смущала. Можно даже сказать, что он гордился тем, что вкладывает силы не в мышечную массу, а в серое вещество.
***
Когда сзади рвануло, до утёса оставалось каких-то пять-шесть метров, и Гера даже начинала пятиться назад, сменив праведный гнев на лёгкий испуг, но оглушительный взрыв ракеты всё испортил. Школьник даже не успел сообразить, что происходит, когда в лицо ему лавиной ударил снег. Много снега. Им залепило глаза, им царапало щеки, им резало губы, им разрывало ноздри, им ударило в шею, им стало щекотать под курткой. Ударная звуковая волна, какой бы слабой та не оставалась, сильно ударила по барабанным перепонкам, стремительный воздушный поток заставил повалиться на спину, а протяжный вопль Геры вынудил зажмуриться. Всё было плохо, из ряда вон плохо. Взрыв привёл в минутное беспамятство и бессилие не только школьника: Дик, стоило ракете детонироваться, рассвирепел. Его боевая стойка, его шипение, его оскал по направлению к месту взрыва, его поднявшийся трубой хвост явно не предвещали юноше ровно ничего хорошего. Хвала богам, он этого не видел, иначе выброс гормонов страха и отчаяния выдал бы его с головой.
Бескрылый нехотя облокотился прямо на снег и слегка разлепил глаза: такой красивый и холодный пейзаж, всю эту трагическую и прекрасную сцену из белой твёрдой ваты, окружённую тёмно-зелёной живой декорацией, эту площадку для, казалось бы, последнего в жизни Андрея спектакля, заполонил дым. Густой, тяжёлый, светло-серый, туманом накрыл он всё в радиусе метров десяти так, что видно было только слегка отсвечивающие сугробы, слепящие своим сиянием, и неказистого дворнягу, в ярости уставившегося на утёс с пещерой. Даже быстрого взгляда на зверя школьнику хватило, чтобы понять… «Finita la comedia.» Юноша с большим трудом из-за собственной неповоротливости в толстой зимней одежде заставил себя сесть. Слов Максима он тупо не услышал, оглушённый взрывов и лишённый права слышать налетевшим ледяным облаком.
Выбор был невелик. То, что от минуту назад бесценного любимого питомца нужно было уходить как можно скорее, было ясно так же отчётливо, как и то, что та чёрная и злая собака, оглушённая так некстати пущенным зарядом, всё ещё находилась там, свирепее прежнего. Значит, бездействие и путь вперёд были заказаны. Сзади, сзади слева, слева, справа, справа сзади раньше были собаки, злые, усталые от кочевой жизни и голода. Туда нельзя было тоже. В этом тумане они смогут найти его по запаху, даже если и увидеть не будут в силах. Единственное, на что он мог ещё положиться, причём довольно-таки глупо и безрассудно – на небольшую группу странных для этой местности кустарников. Бог знает, были ли они молодыми ёлками или карликовыми версиями обычных деревьев, но сама идея, что под их густой кроной можно ненадолго притаиться будила в мальчике инфантильного авантюриста, так что тот не нашёл ничего лучше, чем осторожно подняться на ноги и по смутным остаточным воспоминаниям наощупь добраться до нужных зарослей.
Ему везло: неведомой силой его тянуло в правильном (относительно нахождения растительности) направлении. Кроме того, Богиня сжалилась над ним ещё и потому, что подросток успешно обошёл «дежурившую» в том районе молодую овчарку, мать, чьи щенки нуждались в голоде особенно яро. Наконец, он и правда не ошибся: растения действительно могли укрыть его, но… Парень понял, если он туда и залезет, чтобы спрятаться, что весьма и весьма сомнительно, сидеть и хорониться там он не сможет: мало места. Тогда Богиня была милостива с ним в третий раз: встав на четвереньки и проползся под живым и колющим кожу иголками туннелем, он обнаружил, что тут уже нет губительного смога и увидел камни, валуны, щедро припорошенные белой холодной посыпкой. Расположение этих валунов, их размеры и формы напомнили Бескрылому очередной рельеф в какой-нибудь старой игре, где персонажу было нужно вскарабкаться наверх…
Вверху была молнеобразная щель прямо посреди заледеневшей каменной породы, чёрно-синяя, холодная, голубоватая, она по-прежнему была их предполагаемым маршрутом, а теперь, в этой ситуации, оказалась ещё и единственным таковым. Обескураженный, еле стоящий на ногах и усталый, мальчик доковылял до камней и прикоснулся к ним своей замёрзшей и оттого болезненной рукой. Пальцы уже давно отказывали его слушать, кололи от холода, немели, так что особой информации они ему не сообщили. Единственное, что уловил парень, судя по тому, как скоро съехала его рука – камни были скользкие. Андрей вздохнул и приложил ладонь к глазам, опрокидывая голову наверх так сильно, чтобы заболела шея и сглотнул. Деваться было некуда – хочешь лезть наверх, не хочешь лезть наверх, другого варианта всё равно не представлялось.
Подъём дался ему тяжело: нерастянутые связки мешали расставлять ноги на достаточное расстояние, непослушные онемевшие руки хватались слабо и постоянно соскальзывали, впрочем, как и ватные от холода ноги; собственного роста почти всегда не хватало, чтобы дотянуться до следующего выступа. Но большую часть проблем создавал страх. Если Богиня единожды отвела от него взгляд грозной волчицы, то теперь настало время возвращать упущенное. Как только туман рассеялся, овчарка тут же заметила на охраняемой территории незнакомые следы, а после и их обладателя. Даже если животное и не умело карабкаться, это не мешало ей попытаться вцепиться зубами хоть в краешек одежды юноши, а после сопроводить его занятия скалолазанием неодобрительным рычащим лаем. Агрессия для юноши выступила в роли катализатора, активировав Андрея и заставив того лезть с большим усердием, так что до более-менее ровной поверхности он добрался, но тут же упал на него, раскинул руки стал тупо восстанавливать силы. Ему было плохо.

Отредактировано Бескрылый Фей (2013-11-10 19:46:45)